Неточные совпадения
— Профессор Захарьин в Ливадии, во дворце, орал и топал ногами на придворных за то, что они поместили
больного царя в плохую комнату, — вот это я понимаю! Вот это власть
ума и знания…
Настали минуты всеобщей, торжественной тишины природы, те минуты, когда сильнее работает творческий
ум, жарче кипят поэтические думы, когда в сердце живее вспыхивает страсть или
больнее ноет тоска, когда в жестокой душе невозмутимее и сильнее зреет зерно преступной мысли, и когда… в Обломовке все почивают так крепко и покойно.
Он будет жить, действовать, благословлять жизнь ее. Возвратить человека к жизни — сколько славы доктору, когда он спасет безнадежного
больного! А спасти нравственно погибающий
ум, душу?..
В ожидании какого-нибудь серьезного труда, какой могла дать ей жизнь со временем, по ее
уму и силам, она положила не избегать никакого дела, какое представится около нее, как бы оно просто и мелко ни было, — находя, что, под презрением к мелкому, обыденному делу и под мнимым ожиданием или изобретением какого-то нового, еще небывалого труда и дела, кроется у большей части просто лень или неспособность, или, наконец,
больное и смешное самолюбие — ставить самих себя выше своего
ума и сил.
Крафт совершенно не отрицает слуха, что Версилов успел утвердить в
уме больного мужа, что Катерина Николавна неравнодушна к молодому князю Сокольскому (отлучившемуся тогда из Эмса в Париж).
Безучастная строгость устремленных пристально на него, во время рассказа, взглядов следователя и особенно прокурора смутила его наконец довольно сильно: «Этот мальчик Николай Парфенович, с которым я еще всего только несколько дней тому говорил глупости про женщин, и этот
больной прокурор не стоят того, чтоб я им это рассказывал, — грустно мелькнуло у него в
уме, — позор!
Все моя
больная у меня с
ума нейдет.
Я его застал в 1839, а еще больше в 1842, слабым и уже действительно
больным. Сенатор умер, пустота около него была еще больше, даже и камердинер был другой, но он сам был тот же, одни физические силы изменили, тот же злой
ум, та же память, он так же всех теснил мелочами, и неизменный Зонненберг имел свое прежнее кочевье в старом доме и делал комиссии.
В это время я ясно припоминаю себя в комнате
больного. Я сидел на полу, около кресла, играл какой-то кистью и не уходил по целым часам. Не могу теперь отдать себе отчет, какая идея овладела в то время моим
умом, помню только, что на вопрос одного из посетителей, заметивших меня около стула: «А ты, малый, что тут делаешь?» — я ответил очень серьезно...
Кипит
больной, усталый
ум,
Бессонный до утра,
Тоскует сердце. Смена дум
Мучительно быстра:
Княгиня видит то друзей,
То мрачную тюрьму,
И тут же думается ей —
Бог знает почему, —
Что небо звездное — песком
Посыпанный листок,
А месяц — красным сургучом
Оттиснутый кружок…
Одна из этих женщин до того уже презирала в это мгновение другую и до того желала ей это высказать (может быть, и приходила-то только для этого, как выразился на другой день Рогожин), что как ни фантастична была эта другая, с своим расстроенным
умом и
больною душой, никакая заранее предвзятая идея не устояла бы, казалось, против ядовитого, чистого женского презрения ее соперницы.
— Нюрочка, ты взяла бы какую-нибудь книжку и почитала вслух
больному, а то ведь можно с
ума сойти от этого дурацкого лежанья… Конечно, тебе одной ходить в сарайную неудобно, а будешь читать, когда там Таисья бывает.
Это была страшная история; это история покинутой женщины, пережившей свое счастье;
больной, измученной и оставленной всеми; отвергнутой последним существом, на которое она могла надеяться, — отцом своим, оскорбленным когда-то ею и в свою очередь выжившим из
ума от нестерпимых страданий и унижений.
Вместо комфортабельной жизни, вместо видного положения в обществе, знакомства с разными государственными людьми, которым нужен литератор, нужен
ум, он лежал
больной в мрачном, сыром нумере один-одинехонек.
«Самолюбие, мечтательность, преждевременное развитие сердечных склонностей и неподвижность
ума, с неизбежным последствием — ленью, — вот причины этого зла. Наука, труд, практическое дело — вот что может отрезвить нашу праздную и
больную молодежь».
Несколько времени Софья Николавна щадила
больного старика и думала своими внушениями остановить Николая в пределах сносного приличия; она надеялась на его
ум, надеялась на то, что он должен знать ее твердый характер и не решится довести ее до крайности; но злобный азиятец (как его все в доме называли) был заранее уверен в победе и старался вызвать Софью Николавну на горячую вспышку.
Чуть не сошел с
ума от тоски и скуки, весь исхудалый,
больной, вернулся он к Осининым…
Поссорившись за картами с почтмейстером Дроновым,
больным, но ехидного
ума старичком, которого все в городе боялись, Маврин сказал ему...
«Мильон терзаний» и «горе!» — вот что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим:
ум его беспощадно поражал
больные места врагов. Фамусов ничего не находит, как только зажать уши против его логики, и отстреливается общими местами старой морали. Молчалин смолкает, княжны, графини — пятятся прочь от него, обожженные крапивой его смеха, и прежний друг его, Софья, которую одну он щадит, лукавит, скользит и наносит ему главный удар втихомолку, объявив его под рукой, вскользь, сумасшедшим.
Гетман. Вы в здравом
уме? У вас глаза
больные… Вы соображаете, о чем вы доложили? Что такое произошло? Катастрофа, что ли? Они бежали? Что же вы молчите? Ну!..
— Во-вторых, — работа сама! Это, брат, великое дело, вроде войны, например. Холера и люди — кто кого? Тут
ум требуется и чтобы всё было в аккурате. Что такое холера? Это надо понять, и валяй её тем, что она не терпит! Мне доктор Ващенко говорит: «Ты, говорит, Орлов, человек в этом деле нужный! Не робей, говорит, и гони её из ног в брюхо
больного, а там, говорит, я её кисленьким и прищемлю. Тут ей и конец, а человек-то ожил и весь век нас с тобой благодарить должен, потому кто его у смерти отнял?
Раз получил от судьбы подарок и… тот отняли! Мало ему его
ума, его красоты, его великой души… Ему понадобилось еще мое счастье! Отнял… А я? Что я? Я ничего… Так…
Больной, недалекого
ума, женоподобный, сантиментальный, обиженный богом… С наклонностью к безделью, мистицизму, суеверный… Добил друг!
Из сорока стихотворений, напечатанных в книжке, в тридцати наверное найдется скорбь
больной души, усталой и убитой тревогами жизни, желание приобрести новые силы, чтобы освободиться от гнета судьбы и от мрака, покрывавшего
ум поэта…
В 1872 году Глеб Успенский был в Париже. Он побывал в Лувре и писал о нем жене: «Вот где можно опомниться и выздороветь!.. Тут больше всего и святее всего Венера Милосская. Это вот что такое: лицо, полное
ума глубокого, скромная, мужественная, словом, идеал женщины, который должен быть в жизни. Это — такое лекарство от всего гадкого, что есть на душе, что не знаю, — какое есть еще другое? В стороне стоит диванчик, на котором
больной Гейне, каждое утро приходя сюда, плакал».
Поселяне считали Ермия способным творить чудеса. Он им этого не говорил, но они так верили.
Больные приходили, становились в тени его, которую солнце бросало от столпа на землю, и отходили, находя, что чувствуют облегчение. А он все молчал, вперяя
ум в молитву или читая на память три миллиона стихов Оригена и двести пятьдесят тысяч стихов Григория, Пиерия и Стефана.
То же имя, которое носил убитый сын Ранеева, должно было иметь магическую силу на
ум и сердце
больного старика.
Антиповна молчала. Она поняла, что ее питомица говорит серьезно, что это не бред ее
больного воображения, что сватовство Ермака совершившийся факт, что Семен Иоаникиевич действительно дал свое согласие. «Из
ума выжил старый!» — мысленно она пустила по его адресу.
«Восемнадцать лет — это целая жизнь! — проносилось в ее
уме. — Да, несомненно, для нее это более, чем жизнь, это медленная смерть… Ее жизнь…» — Наталья Федоровна горько улыбнулась. Эта жизнь окончилась в тот день, когда она в кабинете своего покойного отца дала слово графу Алексею Андреевичу Аракчееву быть его женой, момент, который ей пришел на память, когда она поняла внутренний смысл бессвязного бреда
больного Хрущева.
Эта всеобъемлющая природа была предметом его изучения — поднять хотя бы на одну линию завесу с того, чего еще не постигли великие
умы, дать человечеству еще лишние доказательства его невежества и ничтожества перед высшей силой, управляющей миром, и этим возбудить в нем парения к небу — вот цель ученого-естествоиспытателя, независимо от того, применяет ли он свои знания к извлечению из этой природы средств для врачевания
больного человеческого организма, или же только наблюдает теоретически законы природы в их проявлениях в окружающем его мире.
Несмотря на отуманенный страстью
ум, Осип Федорович не мог не понимать всю нелепость взводимых им порой на жену, уже подлинно с
больной головы на здоровую, обвинений.
Видя, что он имеет дело не с «злым духом», а с человеком, у Фаддея мелькнула мысль, что купец повредился
умом, и он опрометью бросился из людской, где лежала
больная с мертвым ребенком, к барыне.
— Оставим эту заблудшуюся овцу. В лагере нет дома для сумасшедших; так надобно отпустить его туда, где
больные одинакою с ним болезнию собрались ватагой. Что делать? Заблуждение их есть одна из пестрот рода человеческого. Предоставим времени сгладить ее.
Ум и сердце начинают быть пытливы сообразно веку, в который мы живем: наступит, может быть, и то время, когда они присядутся на возвышенных истинах.
— Она с
ума сошла! Она
больная! — кричали они. — Что говорит она нашему повелителю?!